Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
— Наивняк! — опять вздохнул Кузин. — У нас все решается на небесах, а суд только печать ставит.
— А как же без решения суда… — восставал Великанов.
— Когда будет решение суда, то конфисковывать будет нечего! — заметил Рудин. Думаешь, мы одни быстро чистим квартиры? Родственники это делают еще быстрее. Они знают, где лежит ценное, а нам еще искать надо.
— Это точно! — согласился Айрапетян.
— На бабах все и горят! — вздохнул Рудин, думая о своем.
— Не хвастайся ворованным! — поддел его Айрапетян. — Больше нечем хвастать?
— Да ладно тебе! — обиделся Рудин.
Со стуком открылась кормушка, и родной голос надзирателя крикнул:
— Завтрак!
— Что сегодня? — ерничал Хрусталев. — Яичница с беконом?
— Можешь из своих соорудить! — мрачно осадил его вертухай. — Они тебе долго не понадобятся.
— Это еще как сказать! — не сдавался Хрусталев. — Сладеньких и в зоне много.
Вертухай промолчал, очевидно, считая ниже своего достоинства разговаривать с Хрусталевым. Невзлюбил он его.
Хрусталев первый получил порцию каши, черный хлеб и сахар для чая.
«Как в страшном сне! — подумал он, глядя на полученный паек. — Раньше и не подозревал, что это можно есть. А теперь даже аппетит вызывает».
И, сев за стол, умял все с молниеносной быстротой.
Великанов удержал Кузина от стремления встать в очередь за завтраком.
— Да ну ее, эту кашу! Я еще в детстве терпеть ее не мог! Никто не знает, когда нас дернут на суд. Побалуем желудок!
Кузин не возражал. И они стали сооружать себе бутерброды.
Дверь в камеру вновь отворилась. Появившийся в дверях Григорьев весело заявил сокамерникам:
— Кофе везут! Я — первый, за мной Великанов и Кузин.
— «Арабика» или «Колумбия»? — спросил Хрусталев, испытывавший жажду.
— «Ячменика» с «Желудюмбией»! — огрызнулся Григорьев недоброжелательно. — Фифти-фифти! Половина на половину! Устраивает?
— Ну, если так на так! Я за Кузиным…
Великанов помахал Григорьеву рукой, а Кузин крикнул:
— Григорьев, иди к нам! Как там карцер?
Григорьев подошел к приятелям.
— Врагу не пожелаю! Холодный, как могила.
— Сейчас согреешься бурдой, — посочувствовал Кузин, — а Великанов угостит тебя бутербродом с сырокопченой колбаской.
— У-у! — понял Григорьев. — Полная амнистия от жены?
Хрусталев, уже успевший сесть «орлом» на толчок, крикнул оттуда:
— На Руси всегда жалели юродивых да кандальников.
— Чего ворчишь? Запор, что ли? — лениво переругивался Великанов.
— В голове у него запор! — проворчал Григорьев.
Хрусталев услышал, как ни странно, а может, наобум крикнул:
— Поумнее некоторых!
Кузин презрительно посмотрел на Хрусталева.
— Мерзавец! Люди едят, а этот «орлом» взлетел.
— А у меня соль без запаха! — ответил весело Хрусталев.
Он прекрасно себя чувствовал и готов был поспорить за власть в камере. Хрусталев был уверен, что вместе с Телком сумеет одолеть Григорьева.
— Взяли мой хлеб и сахар? — спросил Григорьев.
— Взяли! — ответил Кузин. — Садись, завтракай.
Великанов соорудил Григорьеву вкусный бутерброд.
Открылась кормушка, и Григорьев, схватив все три кружки, бросился первым за «кофе». Принес дымящиеся кружки с горячей жидкостью на стол и присоединился к жующим друзьям.
— Мы тебя и не ждали! — удивился запоздало Кузин. — Обычно они меньше трех суток карцера не дают.
— Плохие показатели по нарушениям в тюрьме! — пояснил Григорьев. — Я не вписывался. Вертухай шепнул начальнику, но тот же себе не враг. Меня даже не оформляли. Подержали для острастки и назад к вам, родимым.
— Повезло! — сочувственно протянул Великанов.
— Кобрику тоже повезло! — поделился новостью Григорьев. — Случайно слышал, что его отмазали. Состава преступления не было.
— Так что ж его сюда запихнули? — возмутился Кузин.
— Ты меня спрашиваешь? — рассмеялся Григорьев. — Имею мнение, что его богатых родителей решили малость пощипать.
— Освобождение дорого стоит? — поинтересовался Великанов.
— Не дороже жизни! — пояснил Григорьев. — Цен в Москве не знаю, но на Кавказе каждый сброшенный год стоит не менее ста баксов для каждого в цепочке.
— А сколько в цепочке людей? — любопытствовал Великанов.
— Немного: десять-двадцать! — усмехнулся Григорьев.
— Ни фига себе! — ахнул Великанов. — Вот тебе где надо было садиться, Кузин! Не подсуетился! Тридцать тысяч баксов на бочку — и ты на свободе. А здесь с тебя миллион баксов тянут, обещая скосить лишь полсрока.
— Там меня и не посадили бы! — решил Кузин.
Айрапетян приблизился к Кузину и попросил:
— Сергей Сергеевич, я возьму твою книгу?
— Конечно, возьми! — разрешил Кузин. — Что это тебя потянуло на историю государства Российского?
— Хочу понять, как это мы дошли до жизни такой? — сознался Айрапетян.
— Чтобы врага бить, надо все о нем знать! — пошутил Маленький.
— Враг у нас один, общий! — не принял шутки Айрапетян.
— За нашу и вашу свободу! — Григорьев поднял сжатый кулак. — Но пассаран!
— Хорошо сказал! — одобрил Айрапетян. — За нашу и вашу свободу!
— Это был клич польских повстанцев, инсургентов, в прошлом веке, — пояснил Григорьев. — Против царизма выступали.
— Тогда тоже были коммунисты?
— Они ходили по Европе призраком.
— И превратили наш дом в «дом с привидениями»! — нахмурился Айрапетян.
— И чего это ты в разбойники пошел? — удивился Григорьев. — Говоришь как человек. Образованный?
— Это у меня — семейное! — ответил Айрапетян. — Мой папа работал в ВЦСПС.
Айрапетян забрал книгу Кузина и удалился на свою койку читать.
Григорьев заметил спящего Баранова.
— Заболел, что ли, шустрик? — спросил он, кивнув головой в сторону Баранова.
— Можно и так сказать! — согласился Великанов. — Когда я всю ночь пьянствовал, утром чувствовал себя таким больным, что голову от подушки не мог поднять.
— Даже вертухай проникся! — сообщил Кузин. — Пусть, говорит, спит, отдыхает!
— Понятно, почему он завтрак пропустил! — заметил Григорьев. — Объедков вкусных наелся, оппивок напился.
— Напился он знатно! — подтвердил Великанов. — Букет от него хороший. Марочный!
Дверь в камеру опять распахнулась.
— Сойкин! — рявкнул надзиратель.
— Здесь! — правильно отозвался Сойкин.
— На выход с вещами! — приказал вертухай.
— Рано еще! — заволновался Сойкин. — Я еще кофе не допил… И не побрился!
— Твои трудности! — вяло пререкался надзиратель. — У меня приказ. Не допил ты или перепил… Собирайся! — рявкнул он опять зычно.
Сойкин пригорюнился, но пререкаться не стал. Быстро побросал немногочисленные вещи в кучу с принесенной постелью, которую он был обязан сдать, достал из шкафа остатки своих продуктов, завистливо взглянув на продукты Великанова.
— Жалость какая! — ныл он слезливо. — Как раз сегодня ларек будет…
— Ларек теперь в зоне будешь зарабатывать, если план выполнишь, — заметил ехидно вертухай.
— Опять встречный план! — хмуро пожаловался Сойкин. — Даешь свободный труд в местах лишения свободы!
— У нас пока плановое хозяйство, — заметил надзиратель, — хотя, конечно, тоже все рушится. Работы, говорят, в зоне мало. Тогда, может, разрешат на свои деньги, незаработанные, ларьком разживиться. Не знаю.
Сойкин, нагруженный вещами, направился на выход. У двери остановился, обернулся и неожиданно поклонился оставшимся.
— Прощайте, братцы, не поминайте лихом!
— Все там будем! — ответил Рудин.
— Бей на жалость! — посоветовал Хрусталев.
— И никого не бей по мордам! — подхватил Григорьев. — А то в зоне раскрутить — дело плевое. На строгач пойдешь.
И дверь камеры закрылась за Сойкиным, чтобы тут же открыться и впустить Кобрика.
Появление Кобрика камера встретила взрывом хохота.
— Кобрик! — завопил Великанов. — Да уйдешь ты, наконец, из тюряги? Надоел! Нет, не выпьют за меня сегодня!
Хрусталев обрадованно подскочил к Кобрику и тихо спросил:
— За что опять дернули в камеру?
— Говорят: «Прописан в этой камере, там и жди». Вернули по месту прописки.
— Не сошлись в цене? — пошутил Кузин.
— Не понял! — растерялся Кобрик. — Адвокат был у меня с утра. Утешил! Сказал, что после обеда освободят. Выпью за вас, за всех! Обязательно.
— А почему после обеда? — поинтересовался Хрусталев.
— По мне, лучше ждать до обеда, чем минимум три года.
— Хорошо, когда есть выбор! — грустно заметил Кузин.
Хрусталев отвел Кобрика за локоток чуть в сторону и стал его уговаривать отнести записку своему другу.
